Поэтика мифа. Мелетинский
Некоторые современные литературоведы совершенно уравнивают всякого рода "префигурацию", т. е. использование как традиционных мифов, так и ранее созданных другими писателями литературных образов, а также исторических тем и сюжетов (в этом сказывается и влияние установок "новой критики", и отражение самой новейшей художественной практики). Все это, вместе взятое, принято называть "мифологизмом". Так, например, Т. Д. Уиннер в статье "Миф как художественное средство в произведениях Чехова" возводит "Дуэль", "Княгиню" и "Чайку" к мифу о Нарциссе, "Душечку" - к "Амуру и Психее" Апулея, "Черного монаха" - к Фаусту, Треплева из "Чайки" к Гамлету, а "Попрыгунью" - к Анне Карениной, причем, как это явствует из самого заглавия статьи, все эти виды "префигурации" (мы не вдаемся в критику этих весьма спорных частных предложений самих по себе) рассматриваются как мифологизирование. Джон Уайт в содержательной книге о мифологизме в современном романе в качестве примеров "префигурации" указывает не только на обращение, явное или скрытое, писателей к подлинным мифам об Орфее, Эдипе, Одиссее, Оресте, Энее, Каине и Авеле и т. д., но также к образам Дон Жуана (у Б. Бро-Фи), Фауста (у Т. Манна, Булгакова, Дж. Херси), Отелло и Ромео (О. Хаксли), леди Макбет (Лесков), Паоло и Франчески (Г. Э. Носсак), короля Лира (Тургенев) и т. п. В то" же ряду оказывается Треплев из чеховской "Чайки", отнесенный Уиннером к "Гамлетам"; Уайт указывает на повесть М. Хэрриса "Треплев", вышедшую в 1968 г.
Бегло обрисованная нами литературно-критическая практика, как уже неоднократно отмечалось, исходит как из художественной практики, так и из определенных теоретико-литературных концепций, в свою очередь опирающихся на этнологические и психологические. По крайней мере некоторые представители ритуально-мифологического литературоведения во многом базируются на принципах "новой критики". Обратимся теперь непосредственно к основным теоретическим исследованиям ритуально-мифологического толка.
Работа Мод Бодкин "Архетипические образцы в поэзии" (1934), еще во многом пионерская, прокладывающая путь новому течению, имеет сильный психологический уклон с ориентацией в основном на архетипы Карла Густава Юнга. Вместе с тем она гораздо более трезвая и сдержанная, чем работы "школы" в 50-е годы. Мод Бодкин интересуется прежде всего эмоционально-психологическими моделями литературных жанров и образов, психологической метафоричностью. Последняя, по мнению исследовательницы, тяготеет к известному постоянству. Она старается подтвердить это постоянство, сопоставляя, например, образы бури, луны, ночи и ночного странствия, моря, неба, красного цвета, убийства птицы и т. д., встречающиеся у Кольриджа в "Поэме о Старом Моряке" (известное, хотя и меньшее внимание она уделяет их мифологическому истолкованию), с аналогичными образами у других поэтов (Верхарна, Суинберна) и в религиозных текстах. Поэзия, таким образом, как бы передает результаты эмоциональной, но сверхличной жизни. Индивидуальная жизнь через литературных персонажей или лирическое выражение авторских переживаний оказывается подчиненной всеобщему ритму. Рассматривая поэтические символы в связи с юнговскими архетипами, в частности с архетипом "нового рождения", Бодкин анализирует различие временной его формы (примером которой она считает "Старого Моряка" Кольриджа) и пространственной с противопоставлением Ада и Рая, Преисподней и Неба. Повторяющиеся фазы и постоянные элементы жизненного опыта, как она считает, могут быть символизированы образами небесных видов - гор, садов и цветущих кущ земного рая или, наоборот, - мрачных, пещер и пропастей.